Сейчас и не вспомнить, кто первым подал идею продолжить вечеринку в большом доме. Тем не менее, когда веселье достигло своего апогея, французские окна под взрывы смеха неожиданно распахнулись. И Лора, которая шла следом за мужем, увидела, куда именно направляются гости.
На улице оказалось неожиданно тепло, воздух, наполненный голосами диких животных, прорезали лучи фонарей; под ногами шелестела первая опавшая листва, а лес буквально ожил от звука шагов и криков переговаривающихся в темноте пожилых дам.
– И он даже имел наглость клеиться к моей жене, – произнес Мэтт. – Старый греховодник. Девушки, вы там поосторожнее на этих дощечках.
– Мэтт, – остановила его Лора. – Не надо.
– Ой, да ладно тебе, дорогая! Ты ведь не собираешься объяснять каждому встречному, каким он был ангелом! – Мэтт подмигнул Майку Тодду, который держал стакан в высоко поднятой руке, словно боялся расплескать вино. – Тут все знают, что он из себя представлял. Правда, Майк?
– По-моему, это некрасиво, – сказала Лора.
– Плохо отзываться о покойных, да? Нет, я говорю чистую правду. Как и другие. Это ведь любя, разве нет?
– И тем не менее…
Наконец в лунном свете, причудливо игравшем на поверхности озера, возникли смутные очертания дома. В серебристо-синем сиянии он казался призрачным, более воздушным, чем при дневном освещении, а стелющийся по земле туман создавал полную иллюзию того, будто дом парит в воздухе. Если восточная стена была отделана красным кирпичом, то северная и южная, украшенные готическими окнами, были облицованы более традиционным норфолкским кремнием. Над обозначавшим хозяйскую спальню огромным эркером с видом на озеро располагался зубчатый парапет. Величественное, но не слишком привлекательное здание, под стать его прежнему владельцу. Однако таящее в себе большой потенциал. Лора поймала себя на том, что едва сдерживает дрожь. Дом с большой буквы. Тот, который она перестроит и в котором будет жить до конца своих дней. Тот, который докажет ее родителям, да и всем остальным тоже, что она не ошиблась, выбрав Мэтта в мужья.
– Только посмотри на него, – услышала она голос Мэтта. – Если бы Поттисворт остался жив, то в конце концов был бы погребен под руинами.
– Я еще помню этот дом в бытность его родителей, – подала голос миссис Линнет, вцепившаяся в руку Асада. – О, они прекрасно его содержали. Вон тут, а еще там стояли каменные павлины, по озеру плавали лодки, а по границе участка были высажены розы. Розы с правильным запахом, не чета нынешним.
– Вероятно, это действительно было нечто, – заметил Асад.
– Неземная красота. Хотя дом снова может стать таким. Если попадет в хорошие руки.
– Ох, а мне бы не хотелось тут жить. Посреди этого жуткого леса.
Лора взглянула на мужа; тот стоял в стороне от всех, в глубокой задумчивости, слегка запрокинув голову. И лицо его выглядело странно умиротворенным. Словно многолетнее напряжение начинало постепенно исчезать. Она на секунду задалась вопросом, не написано ли нечто подобное и у нее на лице, но решила, что, скорее всего, нет.
– Извини, Мэтт, – тихо произнес Дерек Уэнделл, поверенный. – Можно тебя на пару слов?
– А я вам рассказывал о том случае, когда он собрался продавать поле площадью тридцать акров? То, что за старым амбаром? – В разговор вклинился Майк Тодд, в темноте его голос казался особенно гулким. – Ему предложили хорошую цену, гораздо больше той, что он просил. Дело уже было практически на мази, но затем он встретился с покупателем в офисе адвоката. – Тут Майк сделал драматическую паузу. – Катастрофа.
– Продолжай, Майк, – хихикнула Лора.
Она пила начиная с полудня, чего никогда себе не позволяла. Обычно она себя ограничивала. Ведь что за радость с утра мучиться похмельем?
– Он выяснил, что покупатель родом из Франции. Или его родители оттуда приехали. А тот бедняга жил здесь уже двадцать лет. И вот нате выкусите: «Я не собираюсь продавать свою землю чертову коллаборационисту. Ни один лягушатник не наложит свои загребущие лапы на мой фамильный дом…» Но самое смешное – это то, что никто из Поттисвортов в жизни не воевал ни на одной чертовой войне. Они все или были комиссованы по болезни, или служили в чертовых финансовых частях.
– Чего-то я не припомню, чтобы он хоть о ком-нибудь хорошо отзывался, – продолжая разглядывать дом, произнес Мэтт.
– Ну, о миссис Маккарти наверняка. После всего, что она для него сделала…
– Нет, – отрезал Мэтт. – Даже о Лоре. По крайней мере, на моей памяти.
Он сел на окружавшую дом низкую каменную стену; в ней был проход со ступеньками, которые вели к тому, что некогда служило подъездной дорожкой. Мэтт сидел с довольным видом собственника, позирующего фотографу.
– Мэтт! – Дерек Уэнделл подошел к нему вплотную. – Мне действительно надо сказать тебе пару слов.
И Лора сразу, даже раньше, чем Мэтт, заметила нечто такое в его взгляде, отчего она мгновенно протрезвела.
– Это насчет завещания, да? А нельзя ли обсудить детали позднее? – Мэтт похлопал поверенного по спине. – Дерек, неужели ты не можешь хоть изредка забыть о работе?
– Я не была в их доме тридцать лет, – заявила миссис Линнет, возникшая у них за спиной. – С похорон старого мистера Поттисворта. Катафалк везли две вороные лошади. Я хотела погладить одну, и она меня укусила. – Миссис Линнет вытянула вперед руку и прищурилась. – Поглядите, шрам до сих пор остался.
Никто уже никого толком не слушал, все перебивали друг друга, горя желанием высказаться.
– Помню, помню те похороны, – сказал Мэтт. – Я стоял на обочине со своим стариком. Он не захотел пройти в ворота, а просто стоял и смотрел, как кортеж проезжает мимо. Помню, он даже всплакнул, и это несмотря на то, что случилось. Через десять лет после того, как они вышвырнули его вон, оставив без крыши над головой, вообще без ничего, он плакал по старому Поттисворту.
Лора замерла, наблюдая за происходящим. Дерек, безуспешно пытавшийся привлечь внимание Мэтта, повернулся, и она неожиданно догадалась, что именно он собирается сказать ее мужу. Мир рухнул. Распался, как разрезанный апельсин. Лора отчаянно заморгала, пытаясь убедить себя, будто то, что она сейчас увидела, просто игра света или плод пьяного воображения. Но затем Дерек наклонился и зашептал на ухо Мэтту, и по окаменевшему лицу мужа, по его «Что? Что?», нарушившему этот душистый вечер, она поняла: старик, как и говорил викарий, действительно остался верен себе. Даже после смерти.
3
Ужасно неудобно играть на скрипке и одновременно плакать. При таком наклоне головы слезы сперва скапливаются в ямке между носом и уголком глаза, затем стекают по лицу и, что еще хуже, капают на скрипку, а значит их следует быстро стирать, чтобы дерево, не дай бог, не деформировалось.
Изабелла схватила белый носовой платок и поспешно вытерла влагу с полированной поверхности. Плакать и играть. Нет, или одно, или другое. Однако только игрой на скрипке она могла выразить то, что творилось у нее в душе. Лишь в такие моменты не было нужды надевать маску бесстрашной молодой женщины и прикидываться отважной мамочкой, невесткой, уверенным в себе работодателем и, что самое тяжелое, «стойкой молодой вдовой».
– Мам! – Китти звала ее уже несколько минут.
Она попыталась не обращать внимания на голос дочери и спокойно доиграть последние такты Пятой симфонии Малера, поскольку была морально не готова спуститься вниз, чтобы снова включиться в обычную жизнь. Однако призывы Китти становились все громче.
– Мам!
Нет, в таких условиях просто невозможно нормально играть. Она опустила скрипку, вытерла глаза и, постаравшись придать голосу беззаботность, крикнула в ответ:
– Что случилось?
– Мистер Картрайт пришел.
Картрайт… Картрайт… Она положила скрипку в футляр, открыла дверь мансарды и медленно спустилась вниз. Фамилию Картрайт она слышала впервые, хотя, возможно, и знала этого человека. До смерти Лорана у нее не было необходимости запоминать столько имен.